Haber10 опубликовала очередной рассказ об армянах Турции, потерявших идентичность. Представляем статью в переводе Akunq.net. Первую часть можете прочесть здесь.
Рустем Бакырджыоглу, 33 года
Моя семья живет в Адыямане, он же Гергер. Мои родители еще ходят в мечеть. У них даже есть связи с самой известной религиозной общиной в районе – «Мензиль». Ну конечно, все всё знают. Скажем, мне было 12-13 лет, когда я в школе узнал, что я армянин. В нашем селе школы не было, я учился в вечерней. Один товарищ во время спора назвал меня «гяуром», а я достал паспорт и сказал: «посмотри, даже в паспорте написано «ислам».
Все знают, что мы армяне. Ну, а государство?
Формулировку ислам в паспорте мой отец еще не поменял, потому что может иметь серьезные проблемы в государственных учреждениях. Даже если в конституции напишут, что без дискриминации религии, языка, расы все наши граждане равны, не турки все равно на шаг позади. Например, мой дядя уже 25 лет как государственный служащий. Хорошо знает свое дело, хочет работать с судьями и адвокатами, но не смог добиться должности директора. Мой двоюродный брат закончил факультет права с хорошими оценками, получил на профессиональном экзамене хорошие оценки, но стать судьей или адвокатом не смог. То есть, хотя в паспорте и написано ислам, но добиться достойной себя позиции ты не можешь. Хотя ты веками подданный этой страны, но получить свои права в своей стране ты не можешь.
Чтобы освежить прописку, я поехал в Управление населения. И хотя в моих делах же было написано «ислам», чиновник управления спросил: «Написать – христианин?». Получается, государству все это известно. Но когда хочешь записаться в армянскую школу, государство тебе отказывает - «ты не армянин».
У нас есть земельный иск, он тянется уже 26 лет из-за судьи и адвоката. Земли, которые принадлежали моему деду, мы отдали на обработку, но через какое-то время эти люди заявили, что земли – их. Хотя известно, что мы правы, вопрос решения не получил. Только благодаря процессу евроинтеграции и некоторых прав нацменьшинствам, которые дало государство, вопрос смог получить какое-то решение. Но какие-то потери мы все-таки понесли, а суд приписал «обжалованию не подлежит».
В его голове образ армянина был за пределами человеческого
В Стамбуле я армянин, а в Анатолии?
У меня есть друзья и турки, и курды. Они что-то понимают. Это – те наши мусульманские друзья, которые вначале презирали нас.
Когда говоришь: «Я армянин», сразу спрашивают: «Ты откуда?». Когда я говорю: «Из Адыямана», спрашивают – а в Адыяман ты откуда приехал? Друг, да я всегда там был.
В университете я учился в Греции. Свободные дипломатические отношения Греции и Турции влияли и на общество. Когда один из политиков хорошо высказывался о Турции, в университете царила атмосфера «все мы братья». Когда политики говорили плохо, мне высказывали недовольство - потому что считали меня за турка, а не за армянина. И сразу вспоминали, что проблемы с Турцией у греков были всегда.
В годы учебы у меня был друг из Адыямана, курд. Ему я не сказал, что я армянин, не видел необходимости. Когда он узнал, не мог поверить, потому что в его голове образ армянина был за пределами человеческого.
Равенство не должно остаться на бумаге
Когда говорится, что армяне были «верным народом», а в учебниках пишут, что они изменники, бьют из-за спины, изменники, это и есть отрицание. Нельзя делать собственностью одного народа все, что произошло. Поэтому необходимо, чтобы изменения шли параллельно с государственным регулированием.
Народ думает – а на то, что думает народ, не может не влиять политика – необходимо, чтобы руководители страны сказали: вы тоже в Анатолии свои.
Я здесь, потому что захотел жить с анатолийцами
Необходимо, чтобы права на бумаге для нас заработали. Права, которые получили некоторые наши соотечественники, должны быть даны и нам. Мы тоже должны иметь право становиться чиновниками, военными чинами, полицейскими. Равенство не должно остаться на бумаге. А внешне делают равными, а за спиной создают картотеки по национальному признаку. Никто из нас не хочет оставлять родину и уезжать. Я, кстати, был в Европе и мог там остаться. Но я хотел жить со своими людьми, своим народом, поэтому и вернулся.
