Веками они жили на этой земле. А теперь им приходится годами скрывать от соседей – даже от своих же детей – свой язык, религию, свое национальное сознание. Армянам – одному из древних народов этой земли…

Предыдущие части можете прочесть здесь: часть 1, часть 2, часть 3

Марта Сёмек, 20 лет

Мой отец – из армян Кахты, что в Адыямане, а мать происходит из ассирийской семьи в Гергери. Моего отца до 9 лет водили в мечеть, и он думал, что мусульманин. Когда наших дедов убивали во время Геноцида, детей забирали некоторые местные мусульманские семьи и «исламизировали». Но и тогда, и после, все всё знали. Вот и моему отцу на улице сказали, что он армянин. Когда товарищи стали звать его «гяур», он пришел домой испросил отца, что это. Так он узнал, что он армянин. Узнав о своей национальной принадлежности, отец решил жить своими ценностями, и своих детей так же воспитать. И продолжает жизнь как христианин. Среди наших родных есть и такие, кто из-за давления общества еще живут как мусульмане. Но мой отец этого не хотел и женился на ассирийской девушке, моей матери. Когда мне было 3 года, мы переехали из Адыямана в Стамбул.

По сути, мы армяне, по сути – ассирийцы, по сути – жители Турции, но – мы ни одно из всего этого.

Хотя мой отец по происхождению армянин, после женитьбы на матери стал перенимать ассирийские традиции. Нет никого, кто бы поддержал армян. Отец всегда говорит: «Я армянин, живущий по-ассирийски». Армян, которые рассеялись после 1915 года, поддерживают ассирийцы. А армяне думают – лучше жить как ассириец, чем как мусульманин. Но все только больше запутывается. Потому что мы армяне, мы ассирийцы, мы жители Турции, но мы - ни одно из всего этого. Ни к чему прислониться не можем.

Ассирийский я выучила, но школы у нас нет

Чтобы познакомиться с ассирийской культурой, я выучила ассирийский. Поскольку у греков и армян общины больше, у них в этом вопросе положение лучше. А поскольку школы у нас нет, образование мы можем получить только в церкви. Если я буду только армянкой, я смогу учиться в армянской школе, но как ассирийке с армянскими корнями, учеба в государственных школах мне ничего не дает.

Когда в лицее я говорила, что я ассирийка, многие не знали, что это, но интересовались. Против армян были серьезные предубеждения, а когда я говорила, что я ассирийка, легче было подружиться. Я знала – заговори я об армянах, и меня тут же оборвут: «Знаем мы все. Изменники». Но когда  я просто рассказываю то, что знаю и видела, отношение меняется.

Не Мелтем, а Марта

В паспорте мена записали как Мелтем. Но когда при помощи семьи мы стали применять мое крестильное имя, Марта, мы поменяли имя и в паспорте. Еще со школы меня всегда называли Мелтем. Но когда люди увидели, что мне больше нравится Марта, постепенно стали звать меня так. В школе мне приходилось скрывать, что я армянка, потому что стеснялась. Из-за этого ни с кем не делилась. Однажды, когда мой друг читал газету, он увидел там фразу «Убитый армянский подонок Грант Динк». Могу сказать – это был последний случай, когда я промолчала. Я поклялась, что после этого не пропущу ничего подобного. Поэтому Грант Динк для меня – переломный момент.

Поступив в лицей, я стала открыто жить своей идентичностью и говорить об этом. Даже на уроках религии спорила с учителями. Я хотела разбить в людях предубеждения, и поэтому всегда боролась и высказывалась. И что-то изменилось и для меня, и для окружающих. В лицее друзья, учителя, даже помощник директора – все называют меня Марта. Например, в паспорте моего отца до сих пор прописано имя Рамазан. Конечно, привычки меняются нескоро – но после крещения он получил имя Юханна, и мы в семье стали звать его так.

Что делать армянским семьям?

В моей семье не знали, что в детском саду я скрывала, кто я по национальности. Если бы узнали, точно бы рассердились. То есть нужно, чтобы армянские семьи сначала сами себя признали, а потом помогали в этом своим детям. Так что больше всего мне в борьбе помогала семья.

Уехать из Турции, отказаться от права на слово? Не получится. Рядом с плохим есть и хорошее.

Для меня хорошее – в том, чтобы удерживая в себе язычок пламени, я смогла что-то сделать. Я дала себе слово искоренить в людях предрассудки и рассказать им о «нас». Отказаться, отступиться не выйдет. В 1915 году наших дедов убивали самые близкие соседи, но другие помогали им, прятали их. То есть, если есть плохое, то конечно, есть и хорошее. Верю, что-то изменится. И мне не остается ничего другого, как поддерживать в себе свет.